Л. Н. Толстой, "Война и мир"
Сколько всяких нежностей прыгает в голове одновременно, когда вот так ночью с ярко-жёлтой погремушкой на клавиатуре (лень протянуть руку и убрать) набираешь e-mail и вспоминаешь всё то, что было за этот день.
Вспоминаешь мягкую шёрстку на затылке, которую невозможно не поцеловать, крохотные пальчики, удерживающие прядь моих волос во время купания (чтоб не страшно), шаги маленьких ножек по дну ванны (больше всего напоминающие беспомощность американцев на Луне, прыгающих со своим флажком вокруг лунных кратеров).
Большой совсем, гигантская кроха, теперь уже можно диаложить. Например, если погладить дважды по макушке по часовой стрелке, то непременно на лбу появляются две серьёзные плюшевые складочки. А чего стоит этот задумчивый и всепонимающий взгляд? Крохе еще невдомёк, что в своей синей ночнушке и маленькой белой шапочке он больше всего напоминает гусеничку из какого-нибудь чешского мультфильма, если бы не этот важный взгляд Леонида Ильича на заседании Политбюро.
Запах ребёнка, запах, от которого пьянеешь и чувствуешь себя какой-нибудь зверюгой, например, енотовидной собакой-полоскуном, вроде и постирать можешь, и покусаться, если по делу. А ещё можно забраться под одеяло и покормить молоком. Вот уж не думала, что это будет значить "кормить грудью". Что-то совершенно несовместимое с цивилизацией, культурным наследием, Эрмитажем, высшим образованием и космическими исследованиями. Мысль, что в тебе нуждаются, потому что ты млекопитающее, могла испугать только в "той" жизни, а сейчас - сейчас это как дыхание, т.е. ВсЕгДа. И вот лежишь под одеялом со своим жадно жующим детёнышем и понимаешь, что до вылизывания лоснящейся шёрстки остался один шаг. Наверное, и правда всего один шаг отделяет мать от того дикого первобытного состояния, когда с детёнышем на шее прыгаешь по веткам и кидаешь кокосы в проплывающих крокодилов (чтоб боялись!).
А ещё, ещё... Если вот так быстро с плеча и сразу на пеленальный столик. Этот ужас первого космонавта в глазах, взмахи маленьких ручек в поисках нужных рычагов управления теряющим высоту звездолётом. Рефлекс Моро или, по-домашнему, просто "ловля крокодильчиков". А папа тут же дразнится.
Папа. У папы так много достоинств. Плечо папы шире и удобнее. Можно болтаться на нём ночи напролёт и неожиданно агукать прямо в ухо красноглазому сонному папе (это весело). Папа не пахнет молоком (это важно). Он, конечно, как и всё, что движется и не движется, стойко ассоциируется с едой, но не всегда и не сразу. Мама не так, мама - это сразу есть, грызть, жевать! Можно футболку или ухо, например, если не так положили-приложили. Папа лучше играет в пароходик в ванне, в нос не попадает вода, и тогда соседи могут и не узнать, что мы купались, а не как обычно.
Впрочем, пока всё необычно. Это новая, совсем другая, доселе неведомая жизнь. Его и моя. И неясно пока, сколько ещё времени невидимая пуповина будет связывать меня с Тёмой, сколько раз её нужно будет перерезать с болью и страхом потерять его. Оставить дома на час одного (уже было), няня, детский сад, школа, свидания с весёлой девчонкой и, наконец, совсем другая, отдельная жизнь. А ты смотришь на фотографии внуков, и слёзы радости и печали на глазах при воспоминании этого вкуса счастья и молока, щеки на ладони и тёплого одеяла на троих.