Агота Кристоф "Толстая тетрадь"

Простота построения первой части книги пугает и завораживает. В ней нет прилагательных, эпитетов, эмоций. Есть только подлежащие, сказуемые и дополнения места и времени. Эта первая часть книги представляет собой дневник двух мальчиков-близнецов, Клауса и Лукаса, которых мать на время войны оставила в деревне у бабки. Жизнь у мальчиков нелегкая. Но они, как молодые скауты-НЛПисты, создают комплексы упражнений для закаливания тела и духа. И все это вроде восхищает, да вот только нравственно-этические нормы поведения этих детей остаются сформированными как-то своеобразно.

Соседку обезобразили, взорвав у нее в духовке патроны, за то, что она насмехалась над колонной арестантов, проходящей через городок. Папочку взорвали на мине, чтоб по его трупу перейти границу. Зато кормят соседскую девочку-калеку и ее мать.

Т.е. верной дорогой идут к самому страшному, что может случиться с человеком. Становятся людьми с сильной волей и телом, но кривой и косой нравственностью.

Когда я написала эту строчку, то мне пришлось сверить значение слова "нравственность" в толковом словаре.

Нравственность Внутренние, духовные качества, к-рыми руководствуется человек, этические нормы; правила поведения, определяемые этими качествами. Пр:Человек безупречной нравственности.

Книга написана очень увлекательно. Невозможно оторваться. Не верится, что автор писала не на родном языке. Несмотря на всю надуманность сюжета, есть в этой книге что-то хрестоматийно-истинное. В дальнейшем сюжет делает поворот. Мальчик остается один и взрослеет, а потом оказывается, что и с самого начала второго-то и не было, и мы из жанра "пособия по закаливанию тела и духа для любителей спортивного ориентирования" переходим в жанр неореализма от Витторио де Сики. Теперь верится во все и сразу. Даже в ту ложь, которая вскрылась. Не сможешь ты стать счастливым, если человека изуродовал и не раскаялся. Нет, здесь нет морализма никакого. Просто счастливым не будешь. Хорошая честная книга талантливой писательницы.

Бабушка называет нас "сукины дети".
Люди говорят нам: "Ведьмины дети! Шлюхины дети!"
Другие люди говорят нам: "Идиоты! Хулиганы! Грязные мальчишки! Засранцы! Грязные щенки! Свиньи! Поросята! Ведьмино отродье! Наглецы! Поганцы! Висельники!"
Когда мы слышим такие слова, у нас краснеют лица, звенит в ушах, глаза щиплет, а колени дрожат.
Но мы не хотим больше ни краснеть, ни дрожать. Мы хотим привыкнуть к ругани и оскорблениям, к разным злым словам.
Мы садимся за кухонный стол друг против друга и, глядя друг другу в глаза, говорим все более злые и плохие слова. Один из нас говорит:
- Дерьмо! Засранец!
Другой говорит:
- Педик! Гомик!
Мы говорим так, пока слова не перестают доходить до нашего сознания. Даже до наших ушей
. Мы упражняемся так по полчаса в день, потом выходим на улицу. Мы специально ведем себя так, что нас ругают и оскорбляют, и мы понимаем, что нас больше не задевают такие слова.
Но есть еще и другие, старые слова.
Мама говорила нам: "Мои дорогие! Мои милые! Мои любимые! Радость моя! Мои хорошие малыши!"
Когда мы вспоминаем такие слова, у нас появляются слезы в глазах.
Мы должны забыть такие слова, потому что теперь никто не говорит нам ничего подобного, а вспоминать их слишком тяжело.
Поэтому мы начинаем упражняться заново, по-другому.
Мы говорим:
- "Мои дорогие! Мои милые! Я вас люблю!.. Я вас никогда-никогда не оставлю!.. Я никого не буду любить, кроме вас... Всегда-всегда! Вы - все, что у меня есть в жизни!.."
Так мы повторяем эти слова снова и снова, и постепенно они теряют свое значение, и боль, которую они приносят, понемногу забывается.