"Словом, велопраздник удался.
Но... Вот и 14 июня нашлись люди, решившие
использовать атмосферу праздника, присутствие массы
зрителей для своих, если говорить прямо, неприглядных
целей. Им, видно, не по душе пришлось
то, что местом праздника на сей раз была избрана
площадь у п. Свободы... питающие иллюзии о возврате
потерянной власти и привилегий, собрались
на импровизированный митинг у Бастионной горки и
возложением "своих цветов" к памятнику... привлечь...
присутствовавших... окончания велопраздника.
Но эта акция не получила поддержки рижан.
Резонно встает вопрос: кому на руку эти ложки
дегтя... портить праздничное... спекулируя... на
углубляющемся... процессе демократизации, развитии
гласности в нашем обществе?
Об этом стоит задуматься всем нам".
Об этом стоит задуматься всем нам.
13 июня, 1941 год. В этот день разгорающегося
рижского лета горожане, приезжавшие или проходившие
через район Засулаукс, пугливо удивлялись или
настороженно усмехались необычайному для этого
места, да и времени тоже, скоплению крытых брезентом
грузовиков. Шофера суетились вокруг автомашин:
проверяли бортовое крепление, уровень масла,
тормозной жидкости, давление
... правительство СССР... вручило кабинету Ульманиса
ноту, в которой требовало выполнение
советско-латвийского договора о взаимопомощи. Также
выдвигалось требование пропустить на территорию
Латвии дополнительные части советских войск...
17 июня 1940 года в Риге введено осадное положение...
20 июня фашистское правительство пало...
Увеличились посевы клевера и пшеницы, их удельный
вес в общем объеме многолетних трав достиг 49%.
Выросли площади, отведенные под рапс. Для
принудительной сушки сена подогретым воздухом было
построено и реконструировано восемьдесят девять сараев
в баллонах, комплектность
ключей, травили анекдоты, дремали в кабинах.
Готовилась какая-то акция-мероприятие. Разъяснилось
все ночью и утром 14-го.
Московским латышским правительством, во главе
которого твердо стоял металлический Вождь родом
из крымских татар, с согласия молодого русского
правительства Советской Латвии претворялась в
жизнь замечательная, хорошо себя зарекомендовавшая
идея по вывозу скомпрометировавшихся в недалеком
прошлом людишек в испокон веков гостеприимную
Сибирь. Списки обреченных черным на белом были
написаны, заблаговременно приготовлены. Свежие,
идейно подкованные войска из СССР охотно
предоставили свою помощь в живой силе и технике
республиканским исполнителям. Под умелым многоопытным
руководством инструкторов с востока, без суеты,
организованно и согласно спискам, они наведывались
на квартиры. Позвонив, постучав, подергав
за дверные ручки, они входили, говорили "Миеру
юсу майяй" и мало что понимавших по-латышски, не
осознающих происходящего и последствий, сонных
людей, стариков и детей выпихивали, выволакивали
на улицу и грузили в авто. Арестованных пугала
военная латышская речь, ее резкие, короткие
команды в ночи, гипнотизировала форма многомиллионной
армии, мутили рассудок пистолеты, винтовки и глаза
солдат, в которых еще теплились краски неведомых
рязанских, вологодских, подмосковных лет и
зим. Они слышали страшно, как имя грозного сверхоружия
приближающейся войны, слово "Сибирь" и принимались
напрасно рыдать, жаться друг к другу,
прятать детей. Правда, некоторых айзсаргов, шуцманов,
спортсменов, философов, аристократов, артистов,
зажиточных и их жен не оказалось дома /случайно
или преднамеренно и предусмотрительно сбежали,
скрылись под грохот/, и тогда для необходимого
количества хватали случайных, подвернувшихся
людей: соседей, ночного пьяницу-бабника, дохлого
пса или драного кота. Затем всех под конвоем
свозили на железнодорожную станцию и выгружали в
телячьи вагоны, в которых заблаговременно заботливой
солдатской рукой были выдолблены небольшие - чтобы
не пролез ребенок - отверстия для желающих сходить
по нужде. Наконец двери закрывали, щелкал засов,
замок, и состав с живностью убегал по рельсовой
дороге на восток...
Ужесточить вопрос на всех уровнях надо немедленно,
с первых дней новой кампании по заготовке кормов.
И речь идет не о мерах по частичному улучшению
дел, а о коренной перестройке, изменении подходов
и оценок, всего образа мышления наших кадров. В
конце уборки спрашивать будет поздно... Нынешняя
страда во многом будет труднее...
Сутками, неделями... мчались железные кони-телятники,
а тысячи пели в них народные песни: "Тик
пие Гауяс... /вернемся на берега Гауи/. Двери
открывали только для того, чтобы вынести мертвых и
внести похлебку. Оставшиеся пели днем, а по ночам,
чтобы утолить жажду, облизывали металлические
скобы, на которых конденсировалась влага от
человеческого дыхания.
Унес с финиша последний велосипедист свою педальную
машину, перешел на сторону зрителей последний
судья с финиша, оттанцевались последние танцы...
И в наступившей тишине что-то завозилось в
парке, ожило, и, освещая улицу Ленина, путь к
памятнику Свободы духом своим, телами своими, вышла
толпа человеческая в цветах и с цветами над нею,
и сбегались, сходились другие и, подставляя себя
под объективы, вспышки, прицелы, микрофоны, взгляды,
первыми пошли вернувшиеся из заключения, ссылок,
из могил, оставшиеся в живых, помнившие мертвых,
бесславных, расстрелянных, невыживших, невыдержавших,
использованных... пошли старые отцы, старые
матери, старые дети, старые внуки, ведя за
собой утомленных, подавленных, трусливых, верных,
мечтающих, озлобленных, неверящих, неверующих - к
подножию памятника, и по обе стороны дороги стояли
Нельзя повторять ошибки прошлых лет, когда
еще люди - разные, очень разные, и многие с ужасом
некоторые хозяйства растягивали сенокос на многие
надеждой в глазах, с мыслями эпохи мрака, с мыслями
недели, порой до уборки хлебов. Травы перерастали
что рыцарей эпохи еще никто и нигде не судил, не
теряли свои питательные свойства. Этого нельзя...
развенчал их сверхсилу, сверхбезнаказанность...
Нельзя повторять ошибки прошлых лет, когда
кто-то пятился, притворялся безразличным, спокой-
хозяйства растягивали сенокос на многие недели,
ным, кто-то радовался, думал о будущем: может быть,
порой до уборки хлебов
вслед за этой позволенной демонстрацией идет время,
в котором детей не будут учить бояться читать,
говорить, слышать, думать, отвечать, понимать,
защищать......................................
и клали люди цветы, и слышалось в неровном пении
- "Тик пие Гауяс... тик пие Гауяс...", в этом
пении утонул безысходный национализм, злой шовинизм,
и пение это не дало возможности власти расправиться с
демонстрантами и породить тем самым вражду и
ненависть, и новое поражение силы у бессилия,
столкнуть Красное с Коричневым.
Ассирийские пленники копошатся, как цыплята,
под ногами огромного царя, воины, олицетворяющие
враждебную человеку мощь государства, длинными
копьями убивают связанных пигмеев, и египтяне и
египетские строители обращаются с человеческой
массой, как с материалом, которого должно хватить,
Бывают эпохи, которые говорят, что им нет дела до
который должен быть доставлен в любом количестве.
человека, что его нужно использовать, как кирпич,
Но есть другая социальная архитектура, ее масштабом
Значит, необходимо сегодня и впредь увеличивать
как цемент, что из него нужно строить, а не для
ее мерой тоже является человек, но она строит не
строительство хранилищ, по-хозяйски содержать
него. Социальная архитектура является масштабом
из человека, а для человека, не на ничтожестве
существующие сараи, траншеи, зерносклады, навесы,
человека. Иногда она становится враждебной
личности строит она свое величие, а на высшей
погреба. И в каждом хозяйстве надо неукоснительно
человеку и питает свое величие его унижением и
целесообразности в соответствии с ее потребностями.
обеспечивать четкое соблюдение технологии закладки
и ничтожеством
режима
Устали люди у памятника Свободы петь народные
Все чувствуют монументальность форм надвига-
Вполне понятно, что осознание значения
песни, устали желтые "жигули" с мигающей лампой
ющейся архитектуры. Еще не видно горы, но она
качества кормов само по себе не придет.
кружить вокруг памятника и, чередуя языки народов
отбрасывает на нас свою тень, и, отвыкшие от
Предлагаем читателям ознакомиться с творчеством
Кжиштофа Рогальски, поляка из Польши /см. в конце/.
СССР, требовать освободить проезжую часть от людей
монументальных форм общественной жизни, приученные
для транспорта, устали молчаливые зрители на
к государственно-правовой плоскости XIX века, мы
рижских тротуарах смотреть на... думать о повто-
движемся в этой тени со страхом и недоумением,
ряющемся из поколения в поколение. Устала герцо-
родного города, куда мы должны ступить.
гиня от подозрительности, от запаха милицейской
силы, от ожидания борьбы и поражения, устала вдыхать
воздух с запахом тухлого национализма, дряблой
честности, безымянной нерешительности...
Тогда отвернулась она и пошла назад к остановке,
к часам Мира, к перекрестку бул. Советский и ул.
Ленина.
- Мама, мама, зачем эти люди здесь собрались?
- Говори тише, не ори... Кто его знает - зачем?!
Праздник какой-то... народный, наверно...
- Лиго, что ли?
Герцогиня шла и прислушивалась к разговорам.
Около газетного киоска, между колоннами, за столом
сидела пожилая женщина с едва наметившимися
усиками. Она торговала театральными билетами и
беседовала с прохожими.
- Ишь, русские, - сказала она по-латышски,
обращаясь к румяной сибирячке с дочкой, - свободы
захотели. Собрались и поют. Хлеба им, видишь
ли, не хватает, а работать как требуется не
желают. В Сибирь бы их всех, тогда бы научились
любить свободу.
- А почему именно в Сибирь? - спросила сибирячка
совсем не то, что хотела, и удивилась этому.
- Да потому. Хватит их жалеть. Забыли товарища
Сталина. Он знал, как с такими говорить. Смотреть
на них противно. Приобретите-ка лучше билеты...
Омский гастролирует, драматический им. Рузвельта
и Черчилля... хороший театр... рижским вечерком
после пляжа, баньки... с вас по два пятьдесят...
проходите и не застрелитесь, как это бывает с
поэтами и полковниками...
Герцогиня притворно чихнула в платочек и огляделась:
рядом с ней, сиротливо прижавшись к тротуару,
дремали "жигули" серого цвета без номерных
знаков. В машине сидели двое в милицейской форме
и двое в костюмах хорошей шерсти на пистолетах, на
заднем сиденье. Чуть дальше, у часов Мира, - гордая
белокожая "скорая помощь". Рядом с водителем серьезно
покуривал майор при кобуре, за ним в "помощи"
еще четверо в гражданской одежде на пистолетах.
Врач, очевидно, обедал дома или просто был одет не
по форме.
...правительство СССР... вручило кабинету
Ульманиса ноту, в которой требовало выполнения
советско-латвийского договора о взаимопомощи, также
выдвигалось требование пропустить на территорию
Латвии дополнительные части советских войск...
17 июня в Риге введено осадное положение... 20 июня
фашистское правительство пало... /газета "Советская
Латвия", 17 июня 1987 г. "По воле народа"./
Герцогиня шагнула назад и... люди нагнулись
к подножию памятника, взяли "свои цветы",
выпрямились, в лица стариков вернулось напряжение,
скованность, в глаза старух вернулись слезы, у
молодых исчезло чувство трагедии и вернулось
чувство оргии и славы, люди подтянулись, сомкнулись
и... пошли.
Герцогиня подошла к трамвайной остановке. И
услышала новую волну аплодисментов, ее сухой
треск: у памятника человек 100-150 аплодировали
представительнице горисполкома, которая случайно
развеселила их тем /она сама с неподдельным
удивлением и недоверием слушала, оцепенев от ужаса,
собственные официальные слова-штампы/, что
принялась благодарить всех собравшихся за то, что
пришли, присутствовали, пели... и надеется, что
еще... пр... фр... и тр... а сейчас мы закрываем
торжественную часть и дома... по домам... в
кругу... перейдем... расходимся организованно.
- Бедная женщина, бедная женщина, бедная
женщина, - сказал в черном, с ехидной бородкой,
лысый кто-то, с транзистором подмышкой, из которого
бряцала прямая трансляция с места данных
событий по радиостанции "Опять говорит Албания", -
как трудно ей перестраиваться так, чтобы не
потерять служебного положения, служебного буфета,
спецполиклиники и заслуженной приближающейся
пенсии.
Многие же, многие же, многие же, стоявшие на
тротуаре, аплодировали тем, кто находился у
памятника, может быть, впервые преодолел животный
страх перед повестками, последствиями, перед
гигантской уродливой тенью мертвого Сталина,
перед недочеловеками.
и... люди нагнулись к подножию памятника,
взяли "свои цветы", выпрямились, в лица стариков
вернулось напряжение, скованность, в глаза старух
начали возвращаться слезы, у молодых исчезло
чувство трагедии и вернулось чувство оргии и славы,
люди подтянулись, сомкнулись, наклонились над
детьми и... пошли, пошли гордо и негордо, сухие
людишки, слабенькие, стыдливые, прижимаясь друг
к другу, живые, живые, подставляя себя свету, в
руках цветы и над ними цветы, отодвигались они,
пятились от памятника, исчезая в парке, среди
деревьев, двигаясь к началу дня...
Герцогиня шагнула назад и... ахнул народ -
вспыхнул памятник Свободы, загорелся камень, как
сухое дерево, обвалился барельеф, как скорлупа
яичная, обнажился ствол языческий, божественный.
Взвились языки пламени жаркого и заплясали дико
в небе. Оторвались от ствола и в огне закружились
от радости освобождения боги плодородия,
дождя, ветра, воды, затанцевали под гармонь
латышскую, литовскую, эстонскую, русскую, немецкую,
польскую, французскую, испанскую, армянскую,
китайскую, венгерскую, югославскую... напевая
дайны, частушки еврейские, грузинские, татарские,
финские... веселые, пьяные, разгульные, свободные
...Тогда вздохнула герцогиня утомленно и шагнула
в огонь и взлетела в языках пламени, обогнала
удалую компанию развеселившихся богов и понеслась
к Марсу, где поджидала ее резвая тройка с
бубенцами. Приметив ее в межзвездном пространстве,
приветствуя, заржали статные кони. Герцогиня
подлетела к коляске и скинула с себя старушечье
платье, парик и маску, и превратилась в грузного
мужчину с большими бровями и отвисшей нижней губой.
Движения ее-его стали медлительными, важными.
Рука его сразу же потянулась к карману, вытащила
белый платок и неторопливо протерла награды,
ордена и медали. Управившись с емкой работой, он
вынул из нагрудного кармана пистолет и засунул
его под сиденье, а оттуда вытащил странную,
громоздкую конструкцию, собранную из оргстекла на
шурупах. Любовно и бережно положил рядом с собой.
В звездном пространстве, в тусклом свете,
конструкция была невпечатляющая. Тогда он щелкнул
тумблером где-то сбоку на конструкции, и электрической
лампочкой изнутри по-новогоднему осветилась
она. Засветилась и надпись на ней - "Модель
развитого социализма". Кони, услышав щелчок, бодро
пошли рысцой. Кони были один лучше другого -
сталинские рысаки разной масти.
Со свистом промчалась коляска мимо гуляющих
языческих богов.
- Эх, хорошо идут, реактивные! - сказал один из них.
- Неплохо, но со свистом, - подтвердил другой.
- А куда это Леонид Ильич сегодня?
- К Будде. Модель свою повез. Хочет утвердить для
применения во всей Вселенной.
- Ах, но до чего же хороши его рысаки, славно мчатся...
- Конечно, подобрал удачно... но ведь и какой же
латыш не любит быстрой езды.
...расширяя круг его домашней свободы до пределов
всемирных, раздувая пламя его индивидуального
до размеров пламени всемирного.
Грядущее холодно и страшно для тех, кто этого
не понимает, но внутреннее тепло грядущего, тепло
целесообразности, хозяйственности и телеологии,
так же ясно для современного гуманиста, как жар
накаленной печки сегодняшнего дня.
Если подлинно гуманистическое оправдание не
А сделать надо многое. Ведь к концу пятилетки
ляжет в основу грядущей социальной архитектуры,
необходимо обеспечить на каждую условную голову
она раздавит человека, как Ассирия и Вавилон.
СМЕРТЬ ИМПЕРАТОРА. ДОРОГОЙ ИМПЕРАТОРА.
рука великого властелина Востока и красного
Восхода жадно простерлась над
холодным полумесяцем
коснувшись границы мерцающей земли, его рука
опалилась и мгновенно осыпалась
на дороги дешевой пылью
в эту минуту испуганные люди узнали, что
угасла половина Мира и для многих
прошлое явится светлым
во дворе Императора в льстивом ворковании
генералов, министров выделялись
шелестящие инициалы преемника:
некогда Он участвовал с Императором в больших
битвах на склонах западных
гор за устья рек
были разосланы специальные гонцы
в государства-провинции
в столицах флаги были приспущены, гонцы-
смертники жестоко казнены
глашатаи выкрикивали:
Запрещается: смех, танцы, песни, солнечный
свет
Приказывается: музыкальные инструменты сдать
императорским стражам, дети, родившиеся в
течение сорока дней с сего часа, матерями с
имуществом должны быть доставлены в императорский
госпиталь
Допускается: писать хвалебные гимны
на улицах и площадях появились плакаты
с нескончаемым перечнем заслуг
золотого Императора перед Вселенной
в школах и тюрьмах вывешивались портреты -
"Великий Император раздает конфеты",
"Великий Император награждает"
в казармах демонстрировали единственный
в империи цветной фильм - "Великий Император
стреляет"
солдаты завороженно следили, как Повелитель
берет в руку древко, накладывает стальную
стрелу на тетиву и, натянув ее, сгибает лук
в дугу
полета стальной стрелы никто не видит
Император подходит к пораженной в грудь
метким выстрелом голубке, освобождает
от веревки ее лапки и выбрасывает
затем берет из клетки другую и привязывает
трепыхающуюся голубую птицу к колышку
сопровождающая свита восторженно аплодирует
после фильма "Великий Император стреляет"
высшие чины дают солдатам должные
наставления
в столице мимо мертвого Повелителя шествуют
сомкнувшиеся в кольцо дети, избранные,
приближенные
преданные и безутешные подсчитывают
и загадывают
покоренные пьянством причащаются
к императорской смерти
трусливые усердно трудятся, мечтают
о переменах
..........................
..........................
на трон воссел, предначертанный железными
Законами Империи, Лучший после
Величайших
когда Он сердился, горели библиотеки
со служителями
когда Он веселился, в государствах-
провинциях правительства менялись народами
и воевали
когда Он спал, под континентом рыли шахту
к центру Земли
когда Он хотел развлечься, то играл в кости:
на кон ставилась судьба всей семьи
провинившегося в чем-либо перед
Империей
в кости Он играл всегда сам с собой
..........................
Его веселые, сильные солдаты готовятся
к войне с Богом
на стальных щитах и шлемах отражается
ослепительное Солнце
Использованы материалы из газет:
"Советская Латвия", 16.6.87., "Заготовке кормов - партийную заботу", О. Мандельштам;
в этом же номере: раздел "Спорт", "Праздник велоспорта", часть вторая, аноним;
"Советская Латвия", 17.6.87., "По воле народа";
"Гуманизм и современность", 1923 г. Первый секретарь ЦК КП Латвии Б. Пуго.
"Смерть Императора. Дорогой Императора",
написать в "Третью модернизацию"
|