ЕЛЕНА ШВАРЦ

ЕЛЕНА ШВАРЦ-автор 3-х книг
стихов, вышедших за рубежом: “Тан-
цующий Давид” /изд-во “Руссика”,
США/, “Стихи” /“Беседа”, Франция/,
“Труды и дни монахини Лавинии”
/“Ардис”/. В этом году вышла первая
книга в СССР-“Стороны свей”. Жи-
вет в Ленинграде

ЛЕТНЕЕ
         МОРОККО

  /натура культурата/

                                              Лето 1983


  ДОСТОПОЧТЕННОМУ ДРУГУ,
  живому воплощению высокого морокко. 
  славному отпрыску баронов 
  фон Драхенфельс и фон Пуппенменхен -
  ЯГО БОЕВИЧУ НЕРО 
  лучшему из пуделей 
  /кои в свою очередь венец творенья и вершина эволюции/
  с благодарностью 
  за советы 
  и критические замечания 
  посвящает свой труд АВТОР

  
ПРЕДВАРЕНИЕ
                                            Луис Гонгора! 
                                            Как медленно-скоро 
                                            Проходит наш век - 
                                            Миганием век.

                                       /Из стихотворения, посвященного 
                                       Рите Пуришинской./

Это как бы множество зеркал, расставленных посреди лета, под разными углами - так, чтобы изображаемое отражалось в них и в единстве большой точности, и в множественной расплывчатости /чем объясняется запутанность и непроявленность сюжетных линий/ с благородным отсутствием простоты и с благородным же ее присутствием, но в несколько захмелевшем виде. Неологизмы порождены тоже тяготением к точности.

 
ШИПОВНИК И БЕТХОВЕН
Шиповник низенький, малиновый
Ежом круглишься ты
У черты,
Где море споткнулось,
Упало и лежит,
Шумя округлым впалым животом.
Муслиновый роняя лепет в песок
И лепестки теряя небрежно у камышей,
Как носовой платок или манжету -
Ты мне, задумчивый, напомнил
Бетховена, когда он утром кофе пьет,
Плеснув его рассеянно в горшок
Ночной, в нечесаной башке перо подушки,
Помятый, бледный, он чешется, мычит, гудит - как тот,
Кто воду из песка морского пьет,
А ветер в нем шуршит или поет.
Он головой трясет, а музыка лежит
На раковине дне ушной-глухой, косматой
И кажется легко
Поймать сбежавшее галактик молоко
И сунуть в слух, как клочья ваты.
Полуарбуз изъеден муравьями,
И ты, шиповник, слышишь, знаешь,
Ушами красными ты к шуму моря припадаешь,
Твоими я /так мне мерещится/ оплетена корнями
И с ними вены все свои срастила.
Как бы в кровососущей колыбели
Лежу я прутяной и мелко-мелко сердце занозила.
Качаяся, шурша, гудя и внемля
Там в вышине цветам даю начало, срок
В пещере багровеющей, подземной
И море воздухом сочится чрез песок.

 
ЧЕРЕМУХА И ТОМАС МАНН
Дожди напали на весну. Повычесали
Лепестки с дерев и бросили их в лужу,
Они лежат, сияя, сон их тонок,
Черемуха мятется на ветру
Как легион разгневанных болонок.
Весна обстриженная,
Весна обиженная
И горло тучами обложено
Такими синими.
Черемуха - Волшебная гора -
Внутри нее - чахоточный германец
И то же, что ее дрожащие цветы
Его веселый роковой румянец.

 
НЕБЕСНЫЙ БАЛЕТ
Вчера была гроза
И "ух ты!" говорила я всякий раз
Как молния прыжком
Нижинским в облака влетала и скользила
И в бездну падала - от этого был гром.
И тучи прыскали алмазным порошком.
И вместе - блеск и топот тот невместный.
О Дезире! Балет небесный!
Толкают - мол, пора - на сцене этой тесной,
Висящей между бездною и бездной
И локоть округлить и сердцем распрямиться
Зависнув, просиять и в пропасть провалиться
Сверкая в глуби заоконных глаз.

 
***
Мне снилось - мы плывем по рисовым полям 
/Из риса делают бумагу/. 
По блеску мокрому, по зеркалам, 
Болотному архипелагу. 
В бумажной лодке, лодке бледной, 
Не слышно плеска - весла так легки, 
В тумане лодка мокнет, утопает 
И мелкие дождятся огоньки. 
Метелки риса, вставши из воды 
Корейскими косят глазами - дабы 
Я поняла - предмет любви не ты - 
Они - Любви ветвится канделябр. 
Органной песней, как труба в трубе, 
/Естественно любить и всех и сразу/, 
Смотри - уходит память о себе 
На дно неловким мертвым водолазом. 
Смотри - дождем кружатся огоньки. 
Не падая на землю - это души, 
Которых неутешная любовь 
К Творенью и Творцу, душа, не тушит. 
О как давно я это знала все - 
Еще когда была двуногой 
И вот тону и вот лежу на дне 
Любви мильоноруким осьминогом.

На мелком дне, на рисовых полях, 
Принадлежа земле, воде и небу, 
Томлением живым и - сладкий страх -
Меня полюбят те, кто думает - "я не был".

 
ДЖОКОНДА
                   /на знаменитую кражу/
 
О маленький маляр, укравший Мону Лизу
/А может быть она его украла?/
Днем в сундучке спала, а в полночь
Развертываясь, целовала.
Она ли грубого любила маляра,
Звала издалека - Приди, украдь!
И ночью выползала из угла,
А утром забиралась под кровать.
О человек, ужель ты согрешишь?
Ведь с ней нельзя ни есть, ни пить, ни спать,
Она шуршит в потемках будто мышь,
С ней можно тенью холстяною стать,
Рисунком или краскою налиться
Взамен крови - кто это в дверь стучится?
Кудрявый крепкозубый как вампир
Он - Леонардо - вами насладится.
В душе пустынной много-много
Других существ. Они с тобой.
Мы в городах и толпах одиноки,
А здесь - здесь душ священный водопой.
Они приходят - звери и грифоны
И радуются ^- будто ты - их дочь,
В пустыне тесно - как на небосклоне,
Когда стручком созревшим виснет ночь.

Во внутренней пустыне можно встретить
Святого, Старца, Льва или Себя.
В пустыне давка, люди, толпы,
И в жилах ангела поет труба.
Когда войдешь - пустыня вдруг качнется
И вверх ли - не поймешь ли - вниз уйдет
И кто однажды в ней спасется,
Тот выхода обратно не найдет.
Необратима святость будто старость,
Неотвратим Господь,
Души песок горит ему на радость,
Благоухает Камень-Плоть.

 
ОСТРОВОК НА КАМЕННОМ
Вон остров - крошечный, чудесный,
Его утята сторожат. Восток
Луною ранен.
Любовь напялила на голову мне тесный
И душный легкий световой мешок.

Пойдем водою теплой и гниющей,

По пояс в липкой ряске и цветах 
Туда - где белый гриб, несущий 
Большое канотье на двух ногах.

Ты помнишь Клейста?
А клеста ты слышишь?
На острове моем дубы кружат,
Они замрут и шепчутся для вида,
На самом деле все они - друиды
И никого не выпустят назад.

Как душно мне. Там павильон Венеры 
Когда-то был - и яма там теперь. 
Ты слышишь - там трепещет центр мира. 
Восток течет Луною будто зверь.

/Ты, остров мой, сменил уже давно,
С дном илистым порвав со всхлюпом связь,
На глубь иную - на глазное дно,
И вот топчу сама я свой же глаз.
Взгляни в зеленовато - серый помрак,
В дичающие травы и огни.
Тебя из пруда вырвав, мой монокль,
Из града - в ободок - плыви, тони./

Ты помнишь Клейста?
А клеста ты слышишь?
Тебя июльское пьянит ли бытие?
Вот остров - он лежит как сердце
Цветущее проросшее мое.

Пойдем туда. Там никого. О птица ль?
Там неземной и там подземный дом,
Там мути, гнили и любви обитель
Невыносимо душной - и умрем
Вдвоем
В пластинке заедающей зеленой
Или на донышке пивном.

 
ПЕЙЗАЖ С РАЗГОВОРОМ
В барочном теле -
Непорочный дух.
Ты - лев, любовь в тебе - овечка -
То разгорается, то затемнится вдруг,
То заколышется как свечка.

Вчера гуляли мы на островах
Как два фантома. Пруд был весь в экземе
И тополиным пухом запружен,
Наш разговор ловил и прятал в вату
Туман, ночным закатом опален.

“Вчера к художнику знакомому зашла
И, тюбики перебирая нервно,
Я сразу “капут мортуум” нашла
И это скверно, очень скверно, верно?”

“Конечно: я не идеальный муж
Для поэтессы ... но я б старался, я б старался очень,
Но несвободен я ... Да и к тому ж
Вы переменчивы, а жизнь для пчел рабочих”,

“Я кофту красила.
Чуть желтый матерьял
С безумной смелостью
В раствор швырнула темный -
Шипя, кипела - кто бы ожидал -
Она на мне, но хвастаться нескромно”.
“Вот эта вот? О что за синева! 
Я с морем бы сравнил неосторожно. 
Банально слишком. Правда, вы сама? 
От вас всего дождаться можно”.

Я думаю - любовь твоя робка, 
Но и моя подступит и отхлынет, 
Как море севера, где айсберги горят 
И чайки стынут.

Я вспоминаю - на арене ты, 
Где смерчем мускулов толпу дразня 
Красуешься и - кроткие удавы 
Огромных мышц в сиянии огня

Переливаются. И ты как водопад
Иль птица ты, проглоченная змеем,
Как два фантома мы бредем чрез Петроград
И воплотиться не умеем.

В урочный день, 
В полночный миг 
Качнувшись, выплеснув пруды 
Немного затхлой злой воды, 
Кто их поймет язык? 
Как задыхаясь, бормоча 
Шли призраки - и горяча 
Их кровь еще была.

"Я болен . . . знаете ль ... но вы . 
В вас столько содержанья . . ." 
"А форма всякая пошла. 
Поправитесь . . . Попить травы . . . 
Любовь спасет все мирозданье . . . 
И "капут мортуум" нашла . . ."

 
ИЗ НИЧЕГО
О погоди! 
Скажу! Скажу! 
О дай мне миг 
Еще один, 
Как клавесин, 
Стучащий в Рай 
И рвущий розу, 
Ты мне на времени сыграй 
Метаморфозу. 
О погоди! 
Хоть миг один. 
Я и пчела, 
Я и цветок,
Не разлучай наш брак, 
И в трепете сладимый сок. 
Ты - храм разрушенный 
И там
Плитой пробился 
Колокольчик.
Он службу служит и звенит 
Пока окрестность спит. 
О погоди! Скажу! Скажу! 
Но я скольжу 
В безвидный мрак 
Уже не колокольчик - мак. 
Уже не мак, а птица, 
Уже не птица - кровь, 
Которую пускают всем, 
Кто слишком много хочет. 
Ужель ты кинешь меня к тем, 
Кто колет темь и рубит темь 
В скале молчания - к совсем 
Немым горнорабочим?

 
***
Как надравный купчик я сегодня злая
И вот трясу руками будто - путы.
Я хочу, хочу посмотреть мюзикхолл лилипутов.
Вот чего моя душенька просит, желает.

Ну а если нет - в любимый тир, 
Постреляю, попаду в мишень, 
Пусть медведи пилят, пусть трепещет мир, 
И та - что за миром прячется - Тень.

 
ЛЮБОВЬ КАК ТРЕТЬЕ
Когда ты мне сказал - Тебя люблю, 
Глаза расширились и вздрогнули черты, 
Мы посмотрели друг на друга 
Как изумленные коты, 
Как два соперника.
Готовы когти к бою, вздыблен волос, 
Посмотрим - когти чьи острее, 
Противней голос.

Я за угол свернула и смотрела,
Склонивши шею на тебя,
Нам кажется - теперь судьба
Бродить одной и той же крышей,
И слушать - как любовь по лестнице крадется.
Мурлычет, громко дышит,
Но воспаляя зелень глаз
Смотреть не на нее, а в нас.

 
СВАЛКА

Нет сил воспеть тебя, прекрасная помойка!
Как на закате ты лежишь со всклоченною головой
И черный кот в манишке белой колко
Терзает, как пьянист, живот тяжелый твой.
Вся в зеркалах гниющих, в их протресках
Полынь высокая растет,
О ты - Венеция /и лучше, чем Венецья/
И гондольером кот поет.
Турецкого клочок дивана
В лиловой тесноте лежит
И о Стамбуле, о кальяне
Бурьяну тихо говорит.
В гниющих зеркалах дрожит лицо июля.
Ворона медленно на свалку опустилась
И вот она идет надменнее, чем Сулла,
И в цепкой лапе гибель или милость.
Вот персик в слизи, вспухи ягод, лупа,
Медали часть, от книги корешок,
Ты вся в проказе или ты - ожог,
Ребенок, облитый кипящим супом.
Ты - Дионис, разодранный на части
Иль мира зеркальце ручное.
Я говорю тебе - О Свалка,
Зашевелись и встань. Потом,
О монстр, о чудовище ночное,
Заговори охрипло рваным ртом.
Зашевелись и встань, прекрасная помойка!
Воспой, как ты лежишь под солнцем долго,
Гиганта мозгом пламенея, зрея,
Все в разложеньи съединяя, грея,
Большою мыслью процвети и гной
Как водку пей и ешь курины ноги,
Зашевелись, прекрасная, и спой!
О rosa mystica, тебя услышат боги.

 
ВЛЮБЛЕННЫЕ НА ПОХОРОНАХ
                      памяти Риты
Как будто острой формочкой пирожной 
Крутнув, на сердце вырезали день. 
Любовь и Скорбь, смесясь неосторожно, 
Бросали друг на друга облак, тень.

Как синагоги покосились двери. 
/На чемоданах Бог. Ты в саване нагая./ 
Поет раввин, золотозубо щерясь, 
Заученную древность напрягая.

Как будто в улье опустелом 
Гудит последняя пчела - 
Молитва всем охрипшим телом 
Подпрыгивала из угла.

А ты лежишь - сильней молитвы, 
Доверчива и так нежна, 
Как слабый мотылек прибита 
Иглою к ящику без дна.

Влюбленным на похоронах 
Быть некрасиво и постыдно, 
Но это - смертный гонит страх, 
А скорбь живит /да и не видно/.

Любовь, двоясь, восходит повиликой, 
Не друг на друга, а туда - мы смотрим оба, 
И ветки, что растут, сплетаясь дико, 
Сейчас зажмет навеки крышка гроба.

Сначала редкие ударили комки 
И хлынула земля как ливень шумный, 
То смерти двинулись безумные полки, 
Беря любовь последним пьяным штурмом.

написать в "Третью модернизацию"