|
БОГЭТОСОЛНЦЕ
Звезда Сириус
я из созвездия Большого Пса
пролетом на Земле коротким светом
самоубийцей пьяницей поэтом
на сорок три или на полчаса
успеть сказать тебе одно люблю
обнять понять как дольку апельсина
Луну построить дом оставить сына
и дерево
за это и налью
21.07.2001
Одному поэту
О.З.
«А вы, мой друг, заражены сарказмом...»
И. Бродский
ну что дружок покукарекай
луна восходит в небо раком
судьба проходит как-то боком
благодаря дружок тебе
и едет грека через реку
в кармане денег кот наплакал
и я по-прежнему под Богом
и ты по-прежнему в дерьме
не вещий но Олег все речи
что скажем мы или замыслим
осуществляются спиралью
в такой божественной пизде
где обитают только вещи
которые на коромысле
так словно мы у Бога крали
слова несут себя к звезде
чтобы сжигать самосожженье
есть вероятно наша участь
мои стихи твои романсы
останутся как некий кал
души тех градусов броженья
бродяжничества в звездах мучась
но критики нам пидарасы
и пуст извилины бокал
смотрю на яблоки и знаешь
я думаю какая сволочь
волочится за мной по жизни
и портит воздух пред грозой
тебе мой друг мешает зависть
пока мои слова освоишь
в своей ты распрекрасной шизе
и изойдешься весь слезой
по поводу или иначе
без повода как было раньше
и в пустоте что было б проще
в твои я игры не игрок
луч в воду пятится по-рачьи
сижу грущу себе на ранчо
считаю воробьев над рощей
и нажимаю на курок
не вздрогни сочиняй поэмы
не для тебя жужжат те пчелы
и ходит-бродит пес ученый
враги попрятались в овраг
кладите кирпичи мой гений
не понимаю здесь о чем мы
с приветом очень огорченный
и любящий тебя дурак
13.07.2001
Недоумённое
А. В., мамме
я пью потому что чертовски устал
от боли людской возводить пьедестал
себе я не стану как некто А. С.
плывут мимо зонтики город чудес
витрин изобилья качается бомж
ворон эскадрилья и круглая брошь
луны с подковыркой с сутулой спиной
не все продается еще под луной
прекрасно маркиза карнизы дожди
по ним тарабанят неделю почти
и водка есть совесть и так же чиста
непьющие мамма имеют места
местечки удобные кресла авто
есенинский клен наряжу я в пальто
в метель индевелую после весны
вины моей нет так как нету жены
продавшей любовь поменяв ее на
спокойствие сна голубого она
конечно права и еще раз права
простите не платят уже за слова
и даже за рифмы не платят еще
пусть дождь мне нальет и подставит плечо
как слева болит хоть душа не дыши
эх вы латыши вы мои латыши
23.06.2001
* * *
Моим детям
голова кругом покати шаром
в доме где когда никогда шолом
мне уже не спеть песенку свою
баюшки-баю баюшки-баю
хороню любовь убаюкай Бог
горечь на душе и пустой порог
и корыто вдрызг рыбка уплыла
хвостик горстка брызг битого стекла
зеркала где нет нет меня уже
зажигай рассвет тучи в неглиже
бродит сея дождь на луга росы
застрелиться что ж в царстве колбасы
женщины одной матери детей
виноват надой в городе смертей
луж что отражать только пустоту
будут где-то Мать Божья на плоту
пляшет грустный вальс песенку мою
как любил я вас баюшки-баю
23.06.2001
Песня о тюряге
Другу Кольке из Плявниеков и Виктору Архипу
Нарисуй ты мне небо не в клеточку,
напиши мне письмо, напиши,
нацепи, мусорок, свою кепочку
и под дых и под дых — от души...
Все там будем, и это свидание
все расставит по прежним местам.
До свидания, друг, до свидания,
по машинам и шконкам-постам.
Я хлебал, наедался баландою,
я делился последним куском,
я давился, прощаючись с бабою,
и ложился на пулю виском.
Забивал на законы веселые,
забывал свое имя впотьмах...
Ствол выплевывал медь или олово,
и лупила судьба меня в пах.
Ничего, ничего, распогодится,
помогай мне, Святой Николай.
Отсидим, отлежим, все как водится,
как водица, что льет через край...
Ты хлебни, ты хлебни неба синего,
обними, обними, не забудь —
развеселого, пьяного, сильного,
помолись на дорожку — и в путь.
Самолетик похож на распятие,
потерявшее в небе Христа...
Прочитай мне статью, как проклятие,
ни звезды в потолке, ни креста.
Отчего же дышать мне свободнее,
чем на воле, где волчий закон?
Пью чифир за любовь я с Володею
и в картишки сражаюсь с дружком.
Пусть, ребята, вам дышится легче и
срок быстрее проходит, как сон.
Сейте доброе, умное, вечное,
словно семечки... Водки, гарсон!
Сигарет, добрых лет, крепкой водочки,
верных баб и надежных кобыл...
В небе звездочки, звездочки, звездочки —
сам Господь мне там стрелку забил.
Баллада о свободе
Харису
поиграв в крестики-нолики
с серым небом я вышел вздохнул
полной грудью прощай караул
здравствуй жизнь где хлебал свои толики
смерти тупости с черной косой
словно дева с зияющей пастью
приходящей стоящей босой
со смертельной тоской серой властью
одевающей в галстук меня
гримирующей в воск как подсвечник
и сжигают свечу и звеня
капля капает в чашу и вечных
слов зов слышу и колокол бьет
и распущен язык и звонарь
пьян и водки хлебнув пулемет
населяет холодный январь
жаркой песней и стаей стальной
жарких птиц улетающих вдаль
не на юг шелестящий листвой
календарика утро январь
снег стоит молчаливой стеной
бьется глухо о крышку земля
не уйди оставайся со мной
не уйду помолись за меня
* * *
солнце на свет проверяет дензнаки весны
ветер качающий облако как в колыбели
дочку мою далеко далеко от звезды
все что я пел было правдой и что не успели
спеть воробьи спелым улицам города псов
кошек прохожих хвостами трубы водосточной
дождь опуская на лужи не зная часов
не наблюдая счастливый до смерти восточный
очень неточный сосед кому метят пизды
дать ни за что обнаглевшие хором татары
каждому много ли надо лишь бабы звезды
сына рассвета и сеточки для стеклотары
каждому много ли нужно на свете монет
в этом конце запоздавшего к свету туннеля
поезда ленточки бусин колес или лет
мальчик уходит качаясь в сутулой шинели
пусть он вернется из Праги Москвы и Чечни
пусть он споет пусть он водки напьется девчонка
пусть его любит но верить ты только начни
там где любовь тонка, там она и порвется
26.06.2001
Владимир Высоцкий
Ветер пьяный качает сосны,
и мурашки бегут по спине.
Двое в комнате — я и Высоцкий,
фотография на деревянной стене.
Пью Володя, и водки мало,
грусти прибыло, бабы нет.
За три тысячи верст мама,
я, Володя, как ты, поэт.
Как там спится тебе и пьется?
Что Сережа Есенин, не скис?
Как ты, пел и хожу я босо,
все по лезвию. Чтобы вниз
не смотрелось, смотрю я в рюмку
водка — стерва, но не берет.
Ты, Володя, подай мне руку,
пока песня кривит мне рот.
Жили мы или жили-были,
живы будем и не помрем,
и былиннее белой были,
что ты пьешь там — водяру, ром?
С кем бухаешь за мать-Расею?
С Александром Сергеичем? Рад.
Я за вас, ребята косею,
как посмотришь, Володя, назад,
больно, знаешь, чертовски обидно,
помнишь, как говорил наш герой,
за державу. Ты Богу как гиду
намекни относительно той,
пусть шестой, а уже и седьмой ведь,
это лучше, чем быть шестым,
не пропить только душу и совесть.
Я уйду, как и ты, молодым.
Дым Отечества — это Чечня,
нынче это убитые дети,
сумасшедшие пули, рыча,
рвут в куски петухов на рассвете.
Заебала, Володя, война.
В сорок первом хоть было понятно,
что война — это Бога вина,
что упали на землю ребята
за Россию, Володя, твою
и мою за Россию, за нашу.
Я живу, как и ты, я творю
и жую свою пшенную кашу,
баб люблю. И гитара без струн,
как в той песне твоей о невесте.
И не вру ни строкой, и не вру
ни душой, хоть душа не на месте —
просто место души в небеси.
Руку жму, друг, не знающий правил.
Ты у Бога, Володя, спроси,
сколько дней Он еще мне оставил.
27.06.2001
|
